ПУБЛИКАЦИИ
В ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ЖУРНАЛАХ
«Дружба Народов»
№12, 2008г.
Денис Гуцко. Домик в Армагеддоне. Роман.
Отец Михаил велел им садиться и, уронив мрачный взгляд в пол, медленно прошел через класс. Будто раздумывая, куда шагнуть дальше, бочком встал у крайнего окна. За окнами — как в духовом шкафу.
Когда Фима был ребенком, на свете существовал один-единственный священник, отец Феофан, настоятель Любореченского Свято-Георгиевского храма, куда водила Фиму баба Настя. Отец Феофан читал на языке Бога из Псалтири, кропил Фиму святой водой, клал ему в рот просфору на причастии и был существом потусторонним, выходившим из запретного пространства, куда вела узкая дверца за плечом архангела. Иногда, утомившись службой, Фима терял связь с происходившим вокруг, и тогда отец Феофан, появлявшийся и исчезавший в просвете чужих спин, со своим наплывающим и удаляющимся басом легко превращался в океан: накроет — и уходит, и снова накроет. А потом однажды, на очередном причастии, он вдруг наклонился и сказал, подмигнув: “Не выспался, малец?” И это стало для шестилетнего Фимы настоящим потрясением: священник, оказывается, может говорить обычные человеческие слова, обращаться к тебе лично — да еще и подмигнуть при этом.
Борис Романов. Инопланетяне.Стихи.
Мы явно инопланетяне,
мы выжигаем все кругом,
и, как подлещик на кукане,
рысь желтоглазая в капкане,
и кобчик с раненым крылом,
чуть дышим, плохо спим ночами,
глядим в окно, выходим в сад,
чтоб видеть, как встает над нами
звезда, зовущая назад.
Резо Габриадзе. Эрмони и Рамона. Любовь паровозов.
“Самое хрупкое и трогательное из всего созданного человеком, это локомотив”. Редьярд Киплинг
24 ноября 1947 года на ж/д вокзале “Риони” стоял туман.
Персонал станции сидел в диспетчерской вокруг жестяной печки. Сидели, щурили слезящиеся глаза. Время от времени кто-то произносил что-то вроде: “Дым полезен для глаз как дезинфекция…” Остальные молча слушали. Сырые дрова в печке шипели и выдували пузыри.
Ветер стучал ставнями. Двадцатилетнее переходящее знамя, сложенное поверх сейфа, не подавало признаков жизни и даже не отпугивало мух. У знамени были две дочки, тоже переходящие: одна на станции Зестафони, другая в Азербайджанской ССР, в Джандаре1 или в Джандабе, без конца переходившие из рук в руки.
Эрмони ИС-235, беспрерывно вопя, приближался к станции Риони. Земля гудела под его колесами. Весь персонал до единого выбежал из диспетчерской на платформу: Отар Бурджанадзе, Омар, Цира (фамилий не помню), Гриша Чивадзе — хореограф, замученный похмельем Имедашвили и отставший от поезда безпаспортный, без определенного рода занятий ленинградец — со спортивным чемоданчиком под мышкой и изжеванной кепчонкой на голове.
Дмитрий Быков. Булат Окуджава. Главы из книги.
После павловского демарша — беспричинного, направленного против Окуджавы единственно потому, что он был популярен и упоминался в одной обойме с поэтами-шестидесятниками, — Окуджава получил письмо от шестнадцатилетней девушки, которое хранил всю жизнь. Привожу его как есть, сохраняя орфографию.
“12/V-1963 года, г. Москва. Здравствуйте! (Извините, я не знаю Вашего отчества). Я не знаю прямо с чего начать. Вчера я прочитала доклад Павлова на съезде молодых писателей и мне захотелось очень написать Вам. О Вас впервые я узнала прошлым летом, в лагере. У нас был 6-ой номер “Юности”. Там была Ваша фотография и стихи “Ах, война, что ж ты сделала подлая!”, “Ленька Королев” и “Полночный троллейбус”. Я не запомнила содержания ни одного из этих стихотворений. Но почему-то решила, что мой любимый поэт — Б.Окуджава. Раньше у меня был любимым поэтом Лермонтов. Павлов прямо как в насмешку говорит (это Вам) что “ни мало ни много, а уж если вставать, то по меньшей мере рядом с Пушкиным и Лермонтовым”. В лагере мне рассказали о Вас. И мне очень захотелось Вас увидеть. И вот в январе я Вас увидела на концерте. Хоть Вы и были моим любимым поэтом, но после этого концерта я Вас еще больше стала уважать. Мне хочется, чтобы чаще приезжали в Москву выступать и чтобы скорее вышел сборник Ваших стихов. И еще мне хочется (может быть это желание и слишком самоуверенное), чтобы когда-нибудь Вы выступили у нас в школе. Мне 15 лет. Я учусь в 8 классе. Извините, если я написала что не так. До свидания. Наташа”.
Александр Джумаев. Нация и мир. Ислам и культура в Центральной Азии
Взаимоотношения культуры с исламом и исламским культурно-идеологическим комплексом в рамках различных цивилизационных типов общества в Средней Азии многосложны и противоречивы. Это касается прежде всего Узбекистана и Таджикистана — стран с ярко выраженной исламской доминантой. Несколько иная ситуация в Казахстане, Кыргызстане и Туркменистане. Среди современных казахских интеллектуалов наблюдается двойственное отношение к исламу и даже отторжение его как явления, чуждого традиционной казахской культуре и ментальности.
Традиционно устойчивое значение исламская культура сохраняет лишь в южных регионах Казахстана и Кыргызстана, где проживает смешанное казахско-узбекское и кыргызско-узбекское население и где ислам имеет древние и прочные корни.
В Туркменистане мы наблюдаем “исламизацию сверху”, проводимую при содействии Турции и некоторых арабских стран, взявших на себя так же, как в Кыргызстане и Казахстане, заботу об обустройстве этих стран исламской “инфраструктурой” (строительство мечетей, снабжение литературой, организацию учебного процесса).
Ольга Лебёдушкина. "Интеллигенция и есть сознание...". Критика
Фрагменты из дневника Лидии Корнеевны Чуковской, посвященные Александру Исаевичу Солженицыну, были опубликованы в “Новом мире” накануне его сороковин. Этому предшествовал выход в свет “жэзээловской” книги Людмилы Сараскиной, а ее презентация на XXI Московской Международной книжной ярмарке, организованные там же “круглый стол” “ХХ век в творчестве Солженицына” и грандиозная выставка изданий писателя по времени совпали с публикацией.
Уход Солженицына на какое-то время заставил забыть все недоумения и претензии. И главное — на первый план в образе его личности снова выступил писатель, которого захотелось читать. Исходя из собственных литературных пристрастий, могу честно признаться — захотелось впервые после памятного выступления по поводу смертной казни и книги “Двести лет вместе”, из-за которых в свое время лично мой интерес к Солженицыну окончательно приблизился к нулю. Требовать отмены моратория на смертную казнь в нашей стране мог кто угодно, но только не автор “Архипелага…”, который создан по мотивам расстрельных списков, состоявших сплошь из невиновных. А после одного только допущения возможности спекуляций насчет того, кого было больше в ташкентской эвакуации — русских или евреев, желания разводить в разные стороны литературу и публицистику, писательство и общественно-политическую позицию не осталось абсолютно никакого.
«Звезда»
№12, 2008г.
Елена Елагина. Стихи
Ездовая собака обожает свою упряжку,
А еще обожает свою блестящую бляшку,
Ту, которую выдали на последних соревнованьях, —
Будет чем красоваться в северных полыханьях.
И хозяина любит, и всю собачью бригаду,
И ни пяди своей победы врагу не уступит, гаду!
И клыки у нее сильны, и лоснится шкура,
И глаза у нее востры, и губа не дура.
Хорошо ей, собаке, в езде познающей Бога,
У нее молитвой ложится наезженная дорога,
И духовный путь согласован с путем хозяйским,
И вовек она не соблазнится яблочком райским.
Ездовая собака радуется езде
И бежит себе, улыбаясь, к заветной звезде.
Александр Образцов. Преследователь. Первое посещение рынка. Глаз. Нянька Мелания.Рассказы
«Преследователь». В третьем часу утра в июне студент-заочник Литературного института Глеб Зарецкий проснулся от холода.
Он лежал на скамейке у памятника Герцену (тогда еще были четыре скамейки под кустами сирени — и сирень еще дико росла, закрывая от прохожих с Тверского бульвара распивающих портвейн студентов — то есть это когда портвейн продавался и пился) и мерз. Бывают посреди лета в средней русской полосе обманчивые ночи. Вечером мягко светят московские фонари и каждое парадное полно обещаний, а к половине второго наползет из пригородов леденящий кости туман, и тогда косяками вымирают бездомные московские люди. А Глеб был бездомный.
Глеб размахнул свое зрение на все звездное небо. Где он? что было вчера? почему он здесь? — вопросы без ответов, как темная стая, кружили у чугунного Герцена, который как будто и не писал о своей семейной драме, о России не писал, а только стоял невзрачный, мешковатый на пьедестале и наблюдал за пьющими студентами, с его легкой руки замороченными русской общиной и диаматом.
Изаак Де Бенсерад (1613—1691). Осел и Конь
Коня, считал Осел, возносят не по праву
И балуют овсом. Узнав же, что (ох-ох!)
Конь послан на войну, взревел: “Плюю на славу.
Да здравствует чертополох!”
Жан Де Лафонтен (1621—1695). Изречение Сократа
Сократ построил дом. “И как же он в таком
Жилище будет жить?” — соседи возопили. —
“Нет цельности в его архитектурном стиле!” —
“Как скромен интерьер!” — “К лицу ли будет в нем
Жить мудрецу?” И все легко сошлись на том,
Что, безусловно,
тесен дом.
“По мне, так дом как дом. Что до его объема, —
Ответствовал Сократ, — то душу все сильней
Ест червь сомнения: мне хватит ли друзей
Для заполнения и этого-то дома?”
О слово “друг”! Лишь ты среди словес других
Не поддаешься толкованью:
Друзей так много по названью;
По сути — слишком мало их.
Татьяна Дервиз. Рядом с большой историей. Очерки частной жизни середины XX века. Танцы.
И блеск, и шум, и говор балов… А. С. Пушкин
Как танцевали до войны, не помню, а в войну было так. Тыловой госпиталь, где работала мама, размещался в здании школы. Сначала появлялась самодельная афиша: большими буквами название фильма или слово “концерт”, а пониже и помельче — “танцы” или “танцы под баян”. Последнее означало, что патефон сломался и играть будет кто-нибудь из своих. Такие, кстати, всегда находились или из выздоравливающих раненых, или из сотрудников госпиталя.
Позади волнения, разрешат, не разрешат остаться после кино, и мы, несколько “госпитальных” детей, сидим в сторонке на стульях, расставленных вдоль стен школьного зала. На сцене либо стол с патефоном под управлением самой строгой женщины в госпитале — старшей сестры, либо стул для баяниста. Госпиталь переезжал с места на место, но эта мизансцена оставалась неизменной. Позже стало появляться сверкающее заграничное чудо аккордеон — огромная гармошка с клавишами, как у рояля с одной стороны и полем перламутровых кнопок — с другой.
Смотреть танцы хотим не только мы, дети. Привозят и ставят у стенки несколько кроватей с лежачими больными. Рассаживаются те, кто с костылями. Занимают места пожилые врачи и сестры, свободные от дежурства. Ходячие уже давно тут, некоторые даже принарядились — не в больничных фланелевых штанах, а в военных. Во всем военном, но без знаков различия, разрешено ходить выздоравливающим, они выполняют посильную работу по госпиталю. Лежачие, ходячие, выздоравливающие — это общепринятые термины.
Станислав Яржембовский. Пророк и его отечество. К 90-летию Александра Солженицына.
В русской литературе Солженицын занимает особое место, в некотором смысле его фигура ключевая: он замыкает определенную эпоху в истории русской литературы — эпоху, длившуюся примерно двести лет. В течение всего этого времени литератор в России был больше, чем литератор, на него смотрели как на пророка и учителя жизни — литература считалась силой, активно действовавшей в жизни, способной и созидать и разрушать.
Солженицын не просто завершает эту художественно-моралистическую традицию русской литературы XIX—XX веков, он как бы замыкает ее в кольцо. Через сто лет после герценовского “Былого и дум” Солженицын пишет “Бодался теленок с дубом”. Обе эти вещи, по форме мемуарно-публицистические, по сути являются образцами настоящей художественной прозы. Удивителен не только солженицынский “Теленок”, удивительна вообще почти вся его публицистика (если отвлечься от ее содержания) — как по драматизму сюжетной динамики, так и по языку. Солженицыну удалось вдохнуть в уже несколько приувядший ко второй половине XX века русский язык новую энергию, новую упругую сжатость и мощь.
Солженицын захватывает, пленяет своей речью, даже когда не соглашаешься с ним по существу дела. Его язык — яркий, образный и в то же время необычайно точный — завораживает. Ведь писать одновременно и ярко и точно весьма трудно, литература по сути своей особа довольно-таки болтливая. Вообще говоря, человеческая речь и должна быть достаточно болтливой (“избыточной” — по научной терминологии). Подсчитано, что при избыточности меньше тридцати процентов речь становится просто непонятной. Именно поэтому иногда так трудно понимать нынешних технарей: они говорят слишком четко, слишком рационально. По той же причине трудно понимать и писателей-“телеграфистов” 1920-х годов. Однако основная масса литераторов всегда страдала и до сих пор страдает противоположной болезнью — бессмысленной, чудовищной избыточностью. И вот на фоне такой водянистой, уныло-блеклой, тоскливо-бесцветной прозы язык Солженицына был воспринят как чудесное откровение.
Игорь Ефимов. Убийство Кеннеди. Долгое эхо. Исторические чтения.
Споры об убийстве президента Кеннеди не прекращаются и сегодня, сорок пять лет спустя после выстрелов в Далласе. В 1979 г. были опубликованы результаты расследования, проведенного американским Конгрессом, так называемый отчет Комитета Стокса (Луис Стокс — конгрессмен, возглавлявший команду следователей). У Комитета Стокса было больше времени, людей и денег, чем у Комиссии Уоррена, он вел работу без давления со стороны президента (у власти тогда находился Джимми Картер) и пришел к однозначному выводу: Кеннеди был убит не убийцей-одиночкой Освальдом, а группой заговорщиков, в которой Освальду с самого начала была отведена роль козла отпущения. Но заговорщики остались неназванными, ибо документального подтверждения их вины найти не удалось.
Для меня с самого начала моего самостоятельного расследования (1983 г.) теория убийцы-одиночки выглядела смехотворной. Чтобы принять ее, человек должен был поверить, что профессиональный гангстер Джек Руби мог пойти на смертельный риск — убийство Освальда, поддавшись чисто эмоциональному порыву. Отстаивать такую версию мог либо наивный простофиля, либо прожженный интриган, преследующий те или иные корыстные интересы. Но к 1983 г. уже было опубликовано множество превосходных независимых исследований, проведенных американцами, отказавшимися принимать официальную версию.
Леонид Перловский, Дан Лавин. За что Адам был изгнан из рая?
Взгляд когнитивной науки, нейрофизиологии и математических моделей мышления.
Леонид Перловский (род. в 1948 г.) — физик-теоретик, занимается проблемами искусственного интеллекта. Лауреат премии журнала “Звезда” за 2000 год. Живет в Бостоне (США).
Дан Лавин (род. в 1947 г.) — профессор психологии Техасского университета. Живет в Арлингтоне (США).
У человека и приматов есть потребность в исследовании окружающей среды, любопытство к окружающему миру независимо от непосредственной пользы; даже наблюдая домашних животных, мы это заметим. В середине прошлого столетия психолог Харри Харлоу показал, что мартышки пытаются решать различные механические головоломки без всякой потребности или награды (кроме самой головоломки).
Гипотеза об инстинкте к знанию, однако, противоречит установленному биологическому принципу экономии усилий. Рассмотрим баланс этих противонаправленных принципов, или инстинктов, — оба они входят в мощный инстинкт сохранения жизни.
Начиная с работ математиков Дж. Бернулли и Т. Бэйеса, психология принятия решений основывалась на “рациональной оптимизации”. Психологи считали, что у каждого человека есть внутренняя, самосогласованная, субъективная “функция полезности”; пусть эта функция не всегда верная, не всегда согласуется с интересами общества, не вполне осознанная, но каждый человек понимает, что для него хорошо, а что плохо, и, выбирая между различными решениями, рационально оптимизирует эту функцию, то есть полезность для себя, как он это понимает.
«Иностранная литература»
№12, 2008г.
Кормак Маккарти. Дорога. Роман
Кормак Маккарти - по мнению критиков - один из наиболее интересных современных американских писателей, продолжающих традиции Эрнеста Хемингуэя и Сола Беллоу.
Всякий раз, просыпаясь в лесу холодной темной ночью, он первым делом тянулся к спящему у него под боком ребенку - проверить, дышит ли. Ночи чернее преисподней, каждый новый день на толику мрачнее предыдущего. Словно безжалостная глаукома еще только-только зарождается, а мир вокруг уже начал тускнеть. Его рука мягко поднималась и опускалась в такт с драгоценным дыханием. Выбравшись из-под полиэтиленовой накидки, он сел в ворохе вонючей одежды и грязных одеял и поглядел на восток в поисках солнца, которого не было. Ночью ему снился сон. Во сне они бродили по пещере: ребенок вел его, держа за руку. Как пилигримы из сказки, проглоченные гранитным чудовищем и затерявшиеся в его чреве. Пламя их светильника отражалось в мокрых наростах на стенах. Вода негромко журчала в проточенных в камне отверстиях. Трудилась в тишине ежеминутно, час за часом, день за днем, год за годом. Без перерыва. Они ходили по пещере, пока не очутились в каменном зале с черным древним озером. На дальнем берегу сидело какое-то непонятное существо. Оно оторвало морду от воды, так что стала видна мокрая пасть, и уставилось на свет невидящими белесыми, словно паучьи яйца, глазами. Потом повело головой, будто стараясь унюхать то, чего не могло увидеть. Бледное, голое, полупрозрачное, припало к земле - алебастровые ребра отбрасывали гигантскую тень на камни позади. Его кишки, его бьющееся сердце. Мозги, пульсирующие в стеклянной колоколообразной черепной коробке. Повертело головой, затем глухо завыло, повернулось к ним спиной и беззвучно и неуклюже ускакало в темноту.
Какой интеллигент не сетовал на то, что бессмысленный и беспощадный рынок с его культом прибыли гибелен для высокой культуры. Но зато какое пиршество духа разворачивается в те дни, когда беспристрастный суд истинных знатоков венчает подлинные шедевры Нобелевской премией! И, кажется, даже младенцы не смеют пикнуть, что Нобелевская премия по литературе - это истинная «панама» всех времен и народов.
Символично, что именно изобретатель динамита сумел взломать систему национальной культурной обороны всех стран отнюдь не взрывчаткой, а заработанным с ее помощью златом. Купив для своей прелестной страны, не являющейся великой литературной державой, право назначать великих писателей для всего мира. Тогда как до этого у деятелей духа было лишь одно орудие экспансии - обаяние, способность очаровывать мир плодами своей фантазии.
Шедевры создают люди духа, творцы и служители наследственных грез, - премиями награждают люди дела. Которые в своей узкой сфере могут быть вполне полезными и даже добропорядочными существами, но, вмешиваясь в сферу духа, неизбежно превращаются в ту самую пушкинскую чернь, которая оценивает на вес Бельведерский кумир, стремится высшее поставить на службу низшему, вечное - суетному. Иногда каким-нибудь философским умничаньям, но чаще всего - старой доброй политике, борьбе за физическое доминирование. Цветаева называла чернью тех, кто считает Гумилева великим поэтом за то, что его расстреляли, а Маяковского поэтом скверным за то, что он пошел на службу большевикам. И можно с уверенностью сказать, что Нобелевской премией аристократов духа награждает чернь. А значит, мотивы награждения у нее могут быть только фальшивыми, если даже в силу каких-то обстоятельств награжденным окажется настоящий классик.
Михаил Майков, Давид Гарт. О евреях и не только. Среди книг.
В рамках серии «Проза еврейской жизни» выделяются два «собрания сочинений»: четыре тома Исаака Башевиса Зингера и три - Меира Шалева.
Основная тема Шалева - угасание в сыновьях и внуках героического духа первопроходцев. Его романы - это романы-матрешки, где на внешнем уровне веселые чудеса и волшебные превращения, слоем глубже - философские и даже теологические отступления (нередко избыточные), дальше - тонкий психологический рисунок, перипетии, извивы, загадки любви, а в глубине - самый что ни на есть традиционный социальный реализм, пристальное вглядывание в историю Израиля от эпохи основания первых киббуцев до наших дней. Так построено, в частности, едва ли не самое знаменитое произведение Шалева - «Русский роман» (название отсылает и к «русскому» происхождению героев, прибывших в Палестину со Второй алией, и к гоголевско-булгаковской традиции, на которую ориентируется автор). Из тех же компонентов составлен и важнейший для понимания творчества Шалева роман «Эсав».
«Нева»
№12, 2008г.
Евгений Казарцев. Стихи о голландской рыбке
Голландская непойманная рыбка
Живет на иждивенье королевы,
Как у Христа за пазухой, в пруду.
Чистейших голубых кровей источник
Из соков недр почвы Вассенара
Заботливо питает водоем,
Где в аристократическом предместье
Пустой столицы начинает бредить
Сознанье в ожидании весны.
Мне помнится, в стихах у Леополда
Она преображает некий город
Стремительно. Едва ли он о Гааге
Тогда писал... Но очевидно, здесь
Все в ожиданье перемены. Каждый
Пусть не поэт, но чуточку эстет
И верит: чудо совершит однажды
Оранжевая рыбка-майестет.
Алексей Маркс. Капкан судьбы. Повесть
По данным Федеральной службы исполнения наказаний, на 1 марта 2007 года в России в заключении находятся 883 500 человек. Почти миллион! Целое государство. Государство зэков.
Сиделось Валерке нелегко… Недаром общий режим, что дают на суде обычно первоходам, то есть тем, кто впервые получил срок, среди самих зэков прозвали “лютым”: многих понятий и правил арестантской жизни у первоходов толком еще нет, оттого им особенно трудно. К тому же зона, где сидел Валерка, находилась в тридцати минутах езды от его дома: по Уголовному кодексу РФ отбывать срок положено в пределах своего региона. И душа рвалась домой — особенно в самом начале отсидки.
Но не выскажешь никому грусть-тоску. Не покажешь слабину. Здесь за каждое слово приходится отвечать. За “базар” или неверный поступок люди строго спросят: от словесного предупреждения до побоев. Если же кто кого из зеков кровно оскорбил, хотя бы произнес так распространенный на воле матерок “е… твою мать”, то могут и зарезать. Здесь за это не прощают. Ничего не утаишь от зоны. В тюрьме все стены прозрачные. И уши у стен имеются.
Валерку ни зона, ни сама жизнь не сломали, как ни пытались. Не раз подставляла судьба ему капкан. Да такой, что не только ногу, а голову отхватить может. И всегда Валерка знал одно: надо выстоять. Если был виноват и признавал это, то принимал стойко свое наказание, а если был прав, то умел доказать свою правоту.
Может, и помогала эта правота выживать — дикая, бесстрашная. Помогала с детства, когда шли с пацанами стенка на стенку в своем Ленинском районе Алма-Аты. Дрались и с казахами, и со своими, русскими. Правда, жить там, в Казахстане, скоро стало совсем невмочь. Прежде хорошо было: что казах, что русский, вместе за столом сидели, вместе работу делали. В один садик детей водили. В школу. А потом настали жуткие годы. Прикрываясь ростом национального самосознания, местные бандиты грабили людей, запугивали, выживали со всех работ. Вынуждали бросать дома и квартиры в столице и бежать без оглядки из этой страны.
Елена Травина. Миф о трех богатырях: творение Российской империи. История современности.
Все мы помним начало былины, которую когда-то «проходили» в школе: «Из того ли из города из Мурома, из того ли села из Карачарова выезжал удаленький дородний добрый молодец. Он стоял заутреню во Муроме, ай к обеденке хотел придти он в стольный Киев-град».
От этой и других былин богатырского цикла веет древней силой, кажется, что испокон века защищают нас богатыри во главе со своим наинабольшим, Ильей Муромцем. И какой-то крамольной кажется мысль о том, что эта былина могла быть придумана. И уж совсем святотатственной — что дошла до наших дней не просто так, а потому, что играла важную роль в делах геополитических — собирании земель московскими великими князьями и царями. Именно тогда встали на охрану пределов Московского государства знакомые нам три богатыря. Они, сначала порознь, а потом заедино, прошли долгий путь от местночтимых героев до символов нерушимости и надежности границ.
«Чудо-богатырями» называл своих солдат Суворов, и просто богатырями, «не то, что нынешнее племя», старый солдат из лермонтовского «Бородино». Стилизованную под старину военную форму должны были надеть русские солдаты Первой мировой — шапки-богатырки и шинели с «разговорами». Гражданская война назвала богатырки буденовками. Богатырями стали красноармейцы и чекисты. И, начиная с этого времени, функции богатырей по защите внутренних и внешних границ СССР стали переходить к профессиональной касте сотрудников внешней разведки и ЧК–ГПУ (этих «рыцарей без страха и упрека»), которым государство доверило свою безопасность.
[А. М. Хирьяков]. Событие 1-го марта и Лев Николаевич Толстой.
Событие 1-го марта не явилось для русского общества того времени чем-то совершенно неожиданным. Ему предшествовал целый ряд неудавшихся покушений на жизнь Александра II, являвшихся, в свою очередь, лишь отдельными эпизодами той борьбы, которую вели между собою два врага: русское правительство и русские революционеры.
Русско-турецкая война, раскрыв целый ряд вопиющих безобразий, царивших в высших сферах, заставила общество с еще большим вниманием отнестись к деятельности тех таинственных людей, которых в обществе называли то нигилистами, то социалистами, то просто красными.
Люди с большим кругозором не могли, конечно, ограничиться только таким отношением к событию 1-го марта. Они смотрели дальше и видели в грядущем целую цепь кровавых событий, вытекавших из 1-го марта, как из своего источника. Цареубийство, казнь цареубийц, месть за эту казнь, преследование мстителей, отмщение преследователям и т. д., и т. д. без конца.
Германия перед катастрофой. Главы из книги М. Ф. Чумандрина "Германия".
Книга пролетарского писателя Михаила Чумандрина (1933, второе дополненное издание — 1934)[1] рассказывает о происходившем в Германии в 1931–1932 годах, накануне прихода гитлеровцев к власти. Неопределенность будущего, разлитая по берлинским улицам, дрезденским трущобам и просторам гамбургского порта, живет и в тексте книги.
В очерке «Прогулка» сквозь тишину рабочего района проглядывает история недавних уличных боев, она проступает надписями на стенах (точно так же в «Проходя по улицам» по стенам рабочей комнаты идет навеки врезавшийся в них рукодельный фриз — «Да здравствует СССР!») и мостовых, плакатами в мелких лавочках. Рудиментом путеводителя остается проводник — рабочая девушка Анни. Но, в отличие от традиционного гида, она не сторонний наблюдатель, она активный участник тех событий, о которых рассказывает. Глаголы, как и в «Заднем дворе», получают форму настоящего времени, и «Прогулка» развивается параллельно историческим боям, она повторяет их и тем самым выводит за пределы единичного события, делает одной из точек на шкале восстаний и революций. Оборона одной берлинской баррикады становится частью непрекращающейся, уходящей в вечность революционной борьбы.
«Новый Мир»
№12, 2008г.
Евгений Карасев. В поисках утраченного времени. Стихи
Люблю погоду —
не солнечно и не дождит.
Позади годы,
если не целая жизнь.
Но всякий раз при благоприятном
небе,
пользуясь перекладными,
тянусь, как гуси-лебеди,
в места родные.
Не ради бабкиного дома,
не за лекарственными кореньями —
отыскать отметины знакомые.
И как бы возвернуть время.
…Дорога никудышная,
коровьими блинами уляпанная.
Легкий туманец, будто надышанный
стадом, пасущимся на2 поле.
Подхожу к пастуху. Курит.
Желая подмазаться к мужичку, костерю власть,
не ставящую людей ни в грош.
“Садись, — говорит. — И не мучайся дурью.
Плетью обуха не перешибешь”.
Не поддержал меня ни подмигом, ни другим
сочувственным знаком —
истово цигарку самодельную жевал.
Я пристроился рядом с сельчанином
на рассохшуюся плаху.
И ровно никуда не уезжал.
Григорий Петров. Покаяние Петра. Рассказ
Тут на днях жена Петра Мария говорит ему, что видела в газете сообщение, будто в Историческом музее открылась выставка какого-то живописца, который выполнял заказы для этого музея.
— Тебе, как художнику, должно быть интересно, — сказала она.
Петр сделал вид, что не придает этому значения — мало ли вокруг всяких живописцев? А Мария его уговаривает. Мол, в газете написано, что на выставке среди прочих картин этого художника выставлены написанные им портреты работников музея.
— Там же в музее твоя Алена работает, — говорит Мария. — Ты, надеюсь, помнишь свою любовь. Может, и ее портрет там висит.
Петр, разумеется, никогда не забывал Аленушку. После того как они расстались, он время от времени звонил ей, интересовался ее делами. Встречаться с ней он не встречался, чтобы не ворошить прошлое, в котором было полно всякого, а главное — их дочь Машенька, которая осталась с Аленой. А тут вдруг такая выставка. Петр, разумеется, изобразил равнодушие, но при первой же возможности отправился в Исторический музей, который он про себя называл “Храм Аленушки”. Вернулся он оттуда какой-то странный, будто не в себе. Смотрит Мария на него и понять ничего не может. Стала она расспрашивать, а Петр как воды в рот набрал. Долго он так отмалчивался, пока наконец не выдержал. Однажды за завтраком все-таки заговорил:
Таня Малярчук. Я и моя священная корова. Рассказ.
Я ненавидела свою корову, а она — меня.
Хотя мы и были два сапога пара: обе псишки. Мы конкурировали друг с другом, кому быть более ненормальной, и корова всегда одерживала надо мной верх, потому что бегала гораздо быстрее. У нее было четыре ноги, а у меня — всего две.
Бывало так: идем мы с ней по селу, полдень, солнце печет, у меня нос облупливается от полуденного зноя, она, черная, как смола (несмотря на то что ее мать была целиком белой), тихонько трюхает впереди, время от времени предупредительно оборачиваясь, чтоб зафиксировать смену моего настроения.
Джек Лондон. "Так я пишу с недавних пор...". Из юношеских стихов
Двадцатилетний Джек Лондон (1876 — 1916) охотно пробовал себя в поэзии, нередко выступал с чтением стихов публично. С марта 1897 и по август 1899 года им были написаны пятьдесят два стихотворения, из которых увидели свет лишь пятнадцать, — в том числе и полюбившееся читателю тех лет ироническое “На заре” (об отвергнутой любви молочника) и одобренная критиками “Литургия о любви”. “Каких только стихов я не писал, — вспоминал писатель, — на любой вкус, начиная с триолетов и сонетов и заканчивая белым стихом, а также стихами эпическими”. Помимо привязанности к поэзии, на сочинительство молодого автора подвигала нужда. Природная деловая хватка в сочетании с романтическим складом души подсказывала ему, что интереснее и, казалось бы, легче заработать на жизнь не тяжелым физическим трудом, а написанием стихотворных текстов, особенно юмористических.
Признание
М. Л.
Мне нравятся и шелест крыл,
И эти с ветром шашни.
Я змея запускать любил
С плющом увитой башни.
Змей вырывается из рук.
Внизу — листвы кипенье.
Полет стремительный. И вдруг —
Лучей небесных пенье.
Упругая тугая нить
И змей, что рвется с крыши,
Заставят ветер говорить, —
Фонограф все запишет.
Так я пишу с недавних пор,
Преподношу событья.
И ветра чувствую напор,
И трепетанье нити.
Игорь Савельев. Эта проза — живой организм. Критика. К девяностолетию со дня рождения Александра Исаевича Солженицына
Вопреки. Это слово приходит на ум, когда окидываешь взглядом жизнь и работу Солженицына в новом веке. Человек-легенда, классик, признанный во всем мире... Кажется, фигуре такого масштаба нужно делать невозможное, чтобы не «забронзоветь». Александру Исаевичу это удалось, и благодаря не только удивительной работоспособности, но и умению трудиться вопреки, то есть делать то, чего не ждут. Примеров много. Даже наделавшая шума история с Госпремией за 2006 год — известная главным образом тем, что Солженицын вопреки ожиданиям не отказался (как отказывался не только от ордена Андрея Первозванного к восьмидесятилетию, но и, о чем помнят меньше, даже от Государственной премии РСФСР 1990 года за «Архипелаг ГУЛАГ» — если быть точным, заблокировал выдвижение книги на премию — и это в те годы, когда все были полны иллюзий и надежд).
А кто на рубеже веков не говорил о том, что толстые журналы уже «не те», никому не нужны и вот-вот погибнут? — а многие в старшем поколении литераторов не прочь были добавить, что, в частности, «не тот» уже «Новый мир», после Твардовского и перестройки... Солженицын, вопреки этим настроениям, оставался по-прежнему верен своему журналу и, кажется, бровью не повел, что обрушились тиражи и нет всенародного круга читателей. Его плодовитости позавидовал бы любой автор: ежегодно — по нескольку внушительных публикаций в разных жанрах; прервалось это внезапно, и последняя на сегодняшний день — в № 12 за 2004 год, «Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно».
Никому не надо доказывать, что сама биография Александра Солженицына не менее ценна и уникальна, чем его художественные произведения. Однако на фоне значительных этапов этого жизненного пути в нашем сознании как-то отходит на второй план, что еще до ГУЛАГа Александр Исаевич воевал на фронтах Великой Отечественной войны, получал боевые ордена, прошел от Орла до Восточной Пруссии. Интересно, много ли было писателей, участвовавших в той войне, но на протяжении десятков лет не посвятивших ей ни строчки?.. Только на пороге восьмидесятого дня рождения Солженицын обратился к этой теме. Неожиданно для всех.
«Октябрь»
№12, 2008г.
Елена Погорелая. Стихотворения.
Три тысячи раз светало
С тех пор, как тебя не стало.
Со дня твоего предела
Три тысячи звезд сгорело.
Но слишком доверчив к чуду
Январь, и холмы повсюду
Полны голубого блеска –
До черного перелеска.
Так смотришь ты исподлобья
Поверх своего надгробья,
Поверх ледяной пустыни –
Как будто весь мир отныне
Прозрел – и, обретший имя,
Глазами глядит твоими.
А вместо меня, безвестной,
Хранит тебя свет небесный.
Андрей Емельянов. Рассказ. Рояль
Дети – в сад, мама к роялю. В саду цветут абрикосы, а в рояле прячется фляжка с коньяком. “Вот ты, пузатая…” – немного с укором и нежно. “Пустая почти”, – это уже с грустью. Золотой ободок на крышке отблескивает солнечными зайчиками на белый, в лепнине, потолок, пузато отражает белые тонкие пальцы.
“Такими красивыми пальцами нужно играть музыку. Волшебную, дикую”, – смеялся он когда-то. “Давай тебе рояль купим”, – и купил. Дурак. Со станции в Лепяшево еле дотащили на повозке. Он всю дорогу бегал вокруг, кричал на мужиков сердито. Весь в пыли, ввалился в ленивую утреннюю спальню: “Вот, Лялечка, пойдем со мной, увидишь все сама, пойдем”.
Не получилось у него сюрприза – она проснулась, когда затаскивали это чудовище во двор. Облепили, как муравьи большую черную муху, со всех сторон. Когда отхлынули, рояль стоял посреди двора, над забором торчали любопытные головы, и низкой “си” гудели люди. Кажется, от восхищения.
Ольга Исаева. День Победы.Рассказ.
Приходит однажды письмо – так, мол, и так: “Приезжай, дорогая племянница, на лето с ребенком, у нас сад-огород, дом-дворец – места всем хватит”, – а к письму еще и фотокарточка прилагается: на фоне цветущей вишни тетенька с детским лицом и дяденька с аккордеоном. Мать, недолго думая, деньги заняла, билеты купила, телеграмму отбила: такого-то, во столько-то – будем, встречайте, – и стала собираться, да не одна, а, чтоб веселее было, со своей школьной подругой – тетей Ритой. Та в прошлом году с мужем развелась. “Возьми, – говорит, – меня с собой, Зинуля, а то тоска смертная, а у твоих дом-дворец, всем места хватит”.
Все две недели до отъезда Антошка была сама не своя. Страсть как она любит путешествовать! Даже на автобусе с электричкой, а уж на поезде дальнего следования, да еще на Украину – и говорить нечего! В детстве Украина представлялась Антошке веселой чернобровой красавицей в вышитой рубашке, клетчатой юбке и с веночком на голове, точь-в-точь как по телевизору в концерте ко Дню Победы.
Анна Варга. Аксиомы родителей детям больше не нужны. Публицистика.
О семье можно говорить с каждым. Для одних она – трудозатратная реальность, для других – лелеемый идеал. Семья по-прежнему остается смыслом и главной целью жизни. Правда, в последнее время в споре между личным и семейным успехом, между карьерой и браком выигрывают первые. С этой тенденции и начинается дискуссия.
Семья как союз двух и более людей, безусловно, сохранится и в будущем. Людям не свойственно жить в одиночестве, изолированно друг от друга. Потребность создавать пары и группы заложена в нас природой и продиктована инстинктом выживания, поэтому семья в том или ином виде будет существовать и дальше. Другой вопрос: какие изменения произойдут в ее внутреннем устройстве, что мы будем вкладывать в понятие “семья” через двадцать-тридцать лет?
– Какого рода изменения нас могут ожидать?
– Начнем с того, что уже сейчас семья становится нуклеарной – состоящей только из родителей и детей, исчезают большие многопоколенные семьи, ослабевают родственные связи. Современная “ячейка общества” тяготеет к закрытости и “отдельности”. Второй момент: даже в такой закрытой, обособленной семье дети и родители все хуже понимают друг друга. Родители ориентируются на нормы и правила жизни, которые не могут пригодиться детям.
Мир меняется очень быстро. Книга с ее неподвижными буквами передала эстафету телевизору и компьютеру с их движущимися картинками. Что не могло не увеличить разрыва поколений. Нередко родители – люди книги, а дети – люди компьютера. А это не только различные методы получения информации, но и непохожие способы общения и в конечном итоге разные культуры. Потому в современной семье, как говорят психологи, нет воспитания – есть выращивание. И еще неизвестно, хорошо это или плохо.
– Однако и “выращивание” сейчас для многих стоит под вопросом. Как вы прокомментируете возникновение в обществе такого движения, как free child – отказ иметь ребенка? Почему здоровые молодые люди, состоящие в браке и любящие друг друга, сознательно делают выбор не заводить детей?
– Это касается самой образованной и благополучной части населения. А кроме того эта тенденция, как мне кажется, не повод для паники. Мы ведь не знаем, что влияет на человека в таком деле, как воспроизводство. Возможно, таким образом, следуя биологическому закону, человечество регулирует плотность заселения своего “ареала”, как это делают все животные. Например, грызуны. Если мышей поместить в ограниченное пространство, они размножаются до какого-то предела популяции, а потом перестают. У них меняются поведение и даже гормональный фон – под влиянием того фактора, что территорию, которая им подвластна, они уже на-се-ли-ли. Так же и люди – если смотреть в планетарном масштабе – Землю уже населили…